Не ради одного лишь счастья

Несколько лет назад я ходил на встречу с футуристом Грегом Стоком. Во время встречи он рассуждал, что вскоре радость научного открытия можно будет заменить таблетками, имитирующими радость научного открытия. После его выступления я подошёл к нему и сказал: «Я согласен, что создать такие таблетки, наверное, можно, но я бы не согласился принимать их добровольно».

Сток на это ответил: «Но это будут очень классные таблетки. Ощущения от каких-то обычных действий никак не сравнятся с эффектом от них. Будет гораздо приятнее просто принять таблетку, чем по-настоящему делать всю эту научную работу».

Я же сказал: «Да, я согласен, что такое возможно, поэтому я приложу все усилия, чтобы никогда их не принимать».

Судя по всему, Стока моё отношение искренне удивило, что в свою очередь искренне удивило меня. Специалисты по этике нередко рассуждают так, словно все человеческие желания можно свести к желанию счастья для себя и других. (К примеру, Сэм Харрис отстаивает такую позицию в «Конце веры», который я только что закончил перечитывать. Впрочем, у Харриса это далеко не основная тема обсуждения.)1

Я здесь не хочу говорить о споре, можно ли измерить все виды счастья, пользуясь общей шкалой полезности, или разные виды счастья относятся к разным шкалам или не конвертируются друг в друга по какой-то ещё причине. Также я не буду здесь касаться вопроса о том, что теоретически невозможно ценить что угодно, кроме собственного психологического состояния: ведь это всё равно не мешает нам беспокоиться о счастье других людей.

Вопрос скорее в том, стоит ли нам беспокоиться: что именно делает нас счастливыми? Абстрагируясь от полученного счастья.

Легко можно вспомнить множество случаев, когда моралисты сходили с ума, переживая из-за каких-то штук, не связанных со счастьем. Например, во множестве штатов и стран до сих пор запрещён оральный секс. Лучше бы законодатели этих штатов и стран просто сказали: «Делайте что угодно, если вас это заводит». Но этот пример не доказывает, что все ценности сводятся к счастью. Просто в этом конкретном случае фокусироваться на чём-то ещё — этическая ошибка.

Да, несомненно, мы склонны делать то, что приносит нам счастье. Однако из этого не следует, что счастье — единственная причина наших действий. Во-первых, такая гипотеза плохо объясняет, почему нас волнует счастье кого-то ещё: почему мы способны воспринимать чужое счастье как самостоятельную цель, а не как инструмент для получения тёплого приятного чувства.

Во-вторых, если даже что-то стало следствием моих действий, это ещё не означает, что действие исключительно ради этого и предпринималось. Если я пишу пост в блог и у меня болит голова, я могу принять ибупрофен. Одно из последствий: голова болит меньше. Однако отсюда не следует, что последствие было единственным и что это была самая важная причина моего решения. Состояние, в котором у меня не болит голова, для меня действительно очень ценно. Но кое-что я могу ценить и само по себе, и как средство для достижения другой цели.

Чтобы все ценности можно было свести к счастью, недостаточно показать, что счастье влияет на подавляющее большинство наших решений. Недостаточно даже показать, что счастье является самым важным следствием наших решений. Оно должно быть единственным следствием. Нелегко дотянуть до этого стандарта. (Эту мысль я изначально почерпнул у Собера и Уилсона, не помню точно, в какой работе).

Если я утверждаю, что ценю искусство само по себе, должен ли я ценить искусство, которого никто никогда не увидит? Представим, что в закрытой комнате работает экран и на нём демонстрируются прекрасные картинки, но их никто не видит. Боюсь, я вынужден сказать «нет». Я не могу представить себе неживой объект, который я бы мог ценить как цель, а не только как средство. Это всё равно что ценить как самоцель мороженное, независимо от людей, которые его едят. Насколько я могу судить, всё, что я ценю, как-то связано с людьми и их опытом.

Лучшая формулировка, которая приходит мне в голову: судя по всему, моя моральная интуиция про ценности требует сочетания как объективного, так и субъективного компонента.

Научное открытие ценно благодаря сочетанию как собственно настоящего научного открытия, так и человека, который ему радуется. Часто сложно отделить одно от другого, но мысленный эксперимент с таблетками проясняет ситуацию.

Меня бы встревожило, если бы люди уходили в голографические комнаты и влюблялись бы в создаваемое ими неразумное окружение. Я бы тревожился даже в том случае, если бы эти люди не знали, что они оказались в голографической комнате: если некие агенты могут помещать людей в голографические комнаты и заменить их любимых на зомби без их ведома, это важный этический вопрос. И вновь, мысленный эксперимент с таблетками позволяет понять ситуацию лучше: меня тревожит не только моё осознание неприятного факта. Я бы не поместил себя в голографическую комнату, даже если бы я мог принять таблетку и забыть об этом. Я пытаюсь направить своё будущее в иную сторону.

Я ценю свободу. Когда я определяю, куда направить будущее, я учитываю не только субъективные состояния, в которых окажутся люди, но и то, будут ли эти состояния результатом их собственных усилий. Наличие или отсутствие внешнего кукловода влияет на мою оценку одного и того же результата. Даже если люди не узнают, что ими манипулировали, это всё равно влияет на мою оценку того, как человечество справляется в будущем. Вопрос агентов, достаточно сильных, чтобы изменять будущее людей без их ведома — пусть и в благих целях, — очень важен для моей этики.

А потому мои ценности не сводятся целиком к счастью. Некоторые важные для меня свойства будущего не сводятся к активации нейронов в чьём-либо центре наслаждения. Эти свойства принципиально не сводятся к субъективным состояниям.

А это значит, что моя система принятия решения состоит из множества терминальных ценностей, ни одна из которых не сводится к остальным — искусство, наука, любовь, вожделение, свобода, дружба…

И меня это устраивает. Мне нравится достаточно сложная жизнь, в которой есть и вызовы, и эстетика. Мне нужно не просто ощущение, что жизнь сложна, а реальные сложности. Поэтому мне не хочется превратиться в центр удовольствия в стеклянной банке. Это стало бы пустой тратой человеческого потенциала. А я ценю именно его реализацию, а не просто чувство, что он реализован.

• 1. Harris, «The End of Faith: Religion, Terror, and the Future of Reason».