Исполнители адаптаций, а не максимизаторы приспособленности

«Отдельные организмы стоит рассматривать как исполнителей адаптаций, а не как максимизаторов приспособленности»

—Джон Туби и Леда Космидес, «The Psychological Foundations of Culture»1

Пятьдесят тысяч лет назад, вкусовые рецепторы Homo sapiens направляли своих хозяев на поиски самых дефицитных и наиболее востребованных пищевых ресурсов — сахара и жира. Одним словом — калорий. С тех пор обстановка, в которой существуют вкусовые рецепторы, значительно изменилась — в отличие от самих рецепторов. Калории теперь в избытке (в странах Первого Мира) и причиняют ощутимый вред. Микронутриенты, которых было предостаточно в листьях и орехах, отсутствуют в хлебе, но нашим вкусовым рецепторам всё равно. Шарик мороженного — это суперстимул, содержащий больше жира, сахара и соли, чем что угодно в древнем мире.

Ни один человек, умышленно стремящийся к максимизации генетической приспособленности своих аллелей, никогда не съел бы печенье, разве что под страхом голодной смерти. Но отдельные организмы стоит рассматривать как исполнителей адаптаций, а не как максимизаторов приспособленности.

Крестовую отвёртку создали, чтобы закручивать шурупы, но она не перестроит свою головку на плоскую, чтобы выполнять свою функцию. Мы создаём инструменты, но они существуют независимо от нас и будут существовать независимо от нас.

Атомы отвёртки не содержат внутри себя крошечных XML-тэгов, описывающих их «объективное» предназначение. У её создателя был какой-то замысел. Но реальный мир не обязан ему соответствовать. Если забыть о том, что творец является отдельной сущностью, отличной от творения, можно подумать: «Цель отвёртки — закручивать шурупы», как будто бы это неотъемлемое свойство самой отвёртки, а не свойство состояния ума её создателя. И можно удивиться, что отвёртка не становится плоской, когда нужно закрутить шуруп с плоской головкой, ведь, в конце концов, цель отвёртки — закручивать шурупы.

Причина существования отвёртки — разум её создателя, который представил воображаемый винт и воображаемый поворот рукоятки. Фактическая работа отвёртки, её реальное соответствие головке реального винта, не может быть причиной существования отвёртки: будущее не может быть причиной прошлого. Но мозг создателя, объект, существовавший в прошлом, может быть причиной существования отвёртки.

Последствия существования отвёртки могут не соответствовать воображаемым последствиям в мозгу создателя. Наконечник отвёртки может соскочить и порезать руку пользователя.

А смысл отвёртки — это что-то, что существует в уме пользователя, а не в крошечных этикетках на атомах отвёртки. Её создатель мог ожидать, что отвёртка будут закручивать шурупы. Убийца мог купить её, чтобы использовать как оружие. А затем случайно уронить её, в результате чего её подберёт ребёнок и использует как стамеску.

Причина, форма, последствия и всевозможные смыслы отвёртки — разные вещи. И лишь одна из них заключена в самой отвёртке.

Как возникли вкусовые рецепторы? Они не были созданы разумным творцом, предвидящим последствия, они результат истории древнего человечества. Адаму нравится сахар, он ест яблоко и оставляет потомство, Барбара любит сахар, ест яблоко и оставляет потомство, Чарли любит сахар, ест яблоко и оставляет потомство, и 2763 поколения спустя аллель становится повсеместно распространённым в популяции. Ради удобства мы иногда сжимаем весь этот огромный промежуток истории и просто говорим: «Это сделала Эволюция». Однако, именно он — объективная причина существования вкусовых рецепторов. Пусть это и не быстрое локальное событие, вроде человека, представляющего создаваемую им отвёртку.

Каково объективное устройство вкусовых рецепторов? Технически, это молекулярный сенсор, присоединённый к контуру подкрепления. Это добавляет дополнительный уровень косвенности, потому что вкусовой рецептор не занимается напрямую добычей пищи. Он влияет на разум организма, приводя к тому, чтобы организм хотел есть ту еду, которая похожа на только что съеденную.

Каковы объективные последствия существования вкусовых рецепторов? Для современного жителя Первого Мира вкусовые рецепторы вовлечены в многочисленные цепочки причинно-следственной связи: желание съесть больше шоколада влечёт составление плана, как съесть больше шоколада, и далее поедание шоколада, набор веса, меньшую популярность у противоположного пола, что приводит к меньшим шансам на размножение. Эти последствия прямо противоположны главной причине в длинной цепочке причин и следствий, породившей вкусовые рецепторы. Но так как переедание лишь недавно стало проблемой, никакая дальнейшая эволюция (совокупная последовательность предков) не повлияла на устройство вкусовых рецепторов.

В чем смысл употребления шоколада? Это уже зависит от вас и вашей моральной философии. Лично я думаю, что у него хороший вкус, но я бы хотел, чтобы он был менее вредным. Приемлемые решения могут включать в себя как изменение шоколада, так и моей биохимии.

Смешав некоторые из этих понятий вместе, можно вроде бы сказать: «Современные люди поступают таким образом, который способствовал бы распространению генов в обществе охотников-собирателей, независимо от того, помогает ли это нашим генам в современном мире». Однако, такое утверждение не вполне верно, ведь на самом деле мы не спрашиваем себя, какое поведение максимизировало бы приспособленность наших предков. К тому же, множество современных занятий не имеет древних аналогов. В обществе охотников-собирателей вообще не было такой вещи как шоколад.

Так что лучше рассматривать наши вкусовые рецепторы как адаптацию, приспособленную к древним условиям, включающих в себя голод, яблоки и жареных кроликов, которую современные люди применяют в новом контексте, включающим в себя дешёвый шоколад и постоянно попадающиеся на глаза рекламные объявления.

Отсюда и высказывание: Отдельные организмы стоит рассматривать как исполнителей адаптаций, а не как максимизаторов приспособленности.

• 1. John Tooby and Leda Cosmides, “The Psychological Foundations of Culture,” in The Adapted Mind: Evolutionary Psychology and the Generation of Culture, ed. Jerome H. Barkow, Leda Cosmides, and John Tooby (New York: Oxford University Press, 1992), 19–136.